— Теперь Латвия — одна из 25 стран Европейского союза. Можно ли жителям нашей страны в связи с этим рассчитывать на более действенный институт защиты свидетелей?

— Я думаю, что эта проблема не так уж связана с Евросоюзом. Наше законодательство включает в себя положения по защите свидетелей и потерпевших. Но я согласен, что в этой части мы тоже должны проводить более тщательную работу. В мире, в котором мы сейчас живем, организованная преступность и терроризм представляют очень большую угрозу. Кроме того, эти преступления крайне сложно доказать в суде. Свидетели и потерпевшие нередко отказываются от своих показаний именно из-за того, что не верят, что их кто-то защитит после суда. Но здесь нужны договоренности на уровне государств, чтобы у нас была возможность в рамках программы защиты свидетелей принимать в Латвии людей и отправлять их в случае необходимости в другие страны. Как на стадии следствия, так и после суда. Сама жизнь заставляет нас это делать.

— А будет ли в Латвии внедряться институт присяжных заседателей?

— Могу высказать только свое мнение: в Латвии суд присяжных заседателей не нужен. Это довольно дорогостоящий институт. Заседатели и так участвуют в наших судебных заседаниях. Нас критикуют, что, мол, это пережитки советского строя. Но подобный институт общественных заседателей есть во многих странах. Другой вопрос, что эти люди должны добросовестно и добровольно это делать, дабы не приходилось, как сейчас, заставлять и уговаривать их прийти на заседания. Может быть, они не разбираются в юридических нюансах, но у них есть жизненный опыт, они в состоянии различить, что хорошо, а что плохо. Хорошо, когда у судьи есть возможность обменяться мнением с мудрыми людьми. Суд — это коллегиальный процесс… Институт присяжных заседателей с его сложной системой отбора и подготовки подходит больше таким крупным странам, как Америка или Россия.

— Да, страна у нас маленькая. В Латвии практически все судьи, адвокаты и прокуроры хорошо знают друг друга. Или вместе учились, или работали, или дружат семьями, или состоят в родственных отношениях… Может быть, теперь мы сможем привлекать в качестве экспертов или адвокатов для участия в судебных процессах специалистов из других стран ЕС?

— Латвия не единственная страна, которая сталкивается с такой проблемой. Действительно, многие наши судьи и прокуроры хорошо друг друга знают, в том числе и по совместной работе. Какой здесь возможен выход? В основном это проблема каждой отдельной личности. Ты можешь прекрасно знать человека, но надо уметь провести черту, за которой кончаются личные отношения и начинаются обязанности. Я не хочу обвинять адвокатов, но не секрет, что многие из них стремятся лично познакомиться с судьей или хотя бы создать видимость такого знакомства. Но тут все зависит от самого судьи… Что касается нашего законодательства, то с 1 мая вступила в силу норма закона, позволяющая привлекать зарубежных адвокатов в качестве защитников на судебных процессах Латвии. Это положение регулируется латвийским Законом об адвокатуре, в который в конце 2003 года были внесены соответствующие изменения. Но здесь встает проблема языка и знание местного законодательства.

— Может ли изменить нашу судебную правовую систему рассмотрение жалоб против Латвии Евросудом по правам человека?

— Конечно, и это уже происходит. Пример — дело Banka Baltija, в ходе рассмотрения которого Страсбургским судом было применено конкретное толкование закона. Для нас его решение является обязательным. Думаю, на наше законодательство повлияет и последнее решение Страсбурга по делу Татьяны Жданок. Если Европейский суд, принимая свое решение, указывает на конкретные нарушения закона, значит, мы должны думать об изменении законодательства в этой части. Для этого там работают наши представители, и, насколько я знаю, они постоянно общаются не только с Верховным судом Латвии. Они встречаются и с правительством, проводят разъяснительную работу.

— Что нам предстоит сделать, дабы судебная система Латвии стала равноценной европейской?

— Думаю, это очень обширная тема. Но отмечу две основные задачи: повышение квалификации судей и отбор кандидатов на должность судей. Вот я недавно был на одной конференции, и там коллега из Норвегии говорил, что они наконец добились, чтобы средний возраст судей с 57 лет "помолодел" до 50. Он говорил, что у них в основном судьями становятся люди, достигшие 40-45 лет. Мне кажется, это хорошо, когда судьями становятся люди, которые достигли определенной зрелости. Если человек 40 лет прожил в этом мире, то мы о нем уже знаем довольно много: где и как он работал, как зарекомендовал себя. И тогда действительно можно отбирать лучших из лучших. А у нас есть такие регионы, где до сих пор практически нет никакой конкуренции среди судей. Если бы она была, мы бы могли предъявлять более высокие требования к своим кадрам.

— А у нас какой средний возраст судей?

— Гораздо меньше, чем в Норвегии. У нас, правда, сейчас тоже изменилось законодательство, и теперь судьей можно стать только с 30 лет. Раньше с 25. Но если бы мы сейчас пошли в университет и спросили студентов, кто из них хотел бы работать судьей, вряд ли нашлось бы много желающих. Большинство захотело бы пойти в адвокаты или в практикующие юристы. Профессия судьи до сего момента была недостаточно престижной. Посмотрите, в каких условиях работают судьи, какая на них лежит огромная нагрузка и ответственность. К тому же они находятся под постоянным огнем критики. Да, судья должен быть открыт, но далеко не каждый может это выдержать. Хотя должен признать, что за последние годы многое изменилось — построено здание суда, увеличилась и заработная плата судей.

— Тем не менее по-прежнему бытует мнение о коррупции в рядах служителей Фемиды.

— Столько лет об этом говорят, но ничего конкретного — только в общем плане. Все как будто все знают, но почему нет этих уголовных дел? Думаю, общество и само должно проявлять сознательность и активнее участвовать в искоренении недостатков. Судьи не занимаются расследованием дел судей. Это дело Бюро по борьбе с коррупцией и правоохранительных органов, которые должны собирать и проверять информацию. Я уверен, что судьи и сами были бы рады, если бы их ряды вычистили от недобросовестных людей. Если есть информация — надо ее проверять, а не обсуждать по углам!

— Недавно на ежегодной конференции судей вы говорили о чрезмерной гуманности наших судов. Вы считаете, надо сажать чаще и больше?

— Мне кажется, это немного провокационный вопрос. Однако журналисты, наверное, вправе задавать такие вопросы. Нет, конечно, я не призываю сажать всех подряд, я не такой кровожадный. Но там, где это нужно — а я говорил об особо тяжких преступлениях, за которые законодатель предусмотрел довольно суровое наказание, — суд должен применять эти наказания. Да, закон предусматривает случаи, когда в виде исключения можно применить условную меру. Но, к сожалению, по моему мнению, в последние годы наша судебная практика пошла по не совсем правильному пути. Перед выступлением на конференции судей мы проанализировали уголовные дела по определенным категориям. И мне показалась весьма тревожной тенденция, когда за тяжкие преступления, связанные с наркотиками или взяточничеством должностных лиц, суды выносили необоснованно мягкие приговоры.

— Чем можно объяснить, когда за аналогичные преступления наши суды выносят совершенно разные наказания? Взять, к примеру, дела о дорожно-транспортных происшествиях. В одних случаях виновные приговариваются к условному наказанию, хотя есть человеческие жертвы. В других, даже если все пострадавшие живы, человека приговаривают к реальному тюремному сроку.

— Это действительно проблема. И на предыдущей конференции мы ее обсуждали. Мне трудно ответить за то, что сделали мои коллеги-судьи. Я могу только сказать, что в каждом конкретном случае должна быть серьезная мотивировка, почему суд принял то или иное решение. В других странах существует прецедентное право, когда выносится какой-то приговор и далее во всех подобных случаях принимаются только аналогичные судебные решения. У нас судья вроде бы более свободен в своих действиях. Но надо уметь этим правом пользоваться. Надо правильно толковать закон, хорошо знать судебную практику. Не хочу, чтобы меня поняли неправильно, как будто я выступаю только за суровые наказания. Но что касается взяточничества, особенно если преступления совершили люди, которые сами должны следить за соблюдением закона — прокуроры, судьи и т.д., — по таким делам не должно быть никаких отступлений. Со всей суровостью закона!

— Вы не раз выступали за необходимость упрощения и ускорения судопроизводства. Что на сегодня удалось внедрить и в какой форме?

— В парламенте сейчас находится наш проект Уголовно-процессуального кодекса. Могу назвать три основных принципа, которые позволяют суду при рассмотрении некоторых преступлений выносить свои постановления, не прибегая к судебному расследованию: когда есть чистосердечное признание вины, в деле имеются бесспорные доказательства и преступление не относится к категории тяжких. С 1 марта сего года в порядке эксперимента уже введена норма, позволяющая ускорить рассмотрение дел в судах: на досудебной стадии прокурор и адвокат обвиняемого имеют возможность в присутствии судьи заключить соглашение о мере наказания. Но подсудимый должен лично подтвердить, что он признает свою вину и добровольно принимает условия соглашения. После этого судья должен или утвердить или отклонить это соглашение. И назначить наказание.

— Почти как в американском сериале "Закон и порядок"!

— В мире подобная досудебная практика рассмотрения нетяжких уголовных дел уже давно существует. Будем надеяться, что и у нас в Латвии она получит поддержку. Кроме того, в проекте предусмотрена такая норма закона, как "Прокурорский ордер о штрафе". Эта норма предусматривает возможность заключения соглашения о размере наказания между прокурором и обвиняемым без участия судьи. Но здесь должны применяться те же принципы: преступление не должно быть тяжким, признание сделано добровольно и доказательства очевидны. И обвиняемый согласен, чтобы его дело не направлялось на судебное рассмотрение.

— Вы сегодня много говорили о профессионализме судей, их квалификации. Можно ли считать судью компетентным, если его решения отменяются вышестоящим судом? Сколько надо отменить приговоров, чтобы встал вопрос о соответствии судьи занимаемой должности?

— Это очень упрощенный подход. В практике часто бывает, что если судья квалифицированный, то ему дают дела повышенной сложности. Но по таким делам бывают разные мнения, нередко их приходится направлять на доследование. И в результате получается, что у этого хорошего судьи показатели совсем плохие. А есть судьи, которые всю жизнь специализируются по каким-то однотипным делам и ведут их годами по накатанной колее. У них и стабильность прослеживается, и дела эти, как правило, никто не обжалует. Но вряд ли это правильный подход. Сам по себе отмененный приговор еще не свидетельствует о низкой квалификации судьи. Хотя, конечно, обращать внимание на это нужно. Я думаю, судьи в основном следят за своими показателями и председатели суда тоже должны вести свою статистику. Она будет иметь определенное значение и при продвижении судьи по служебной лестнице.

Магометан возмущает то обстоятельство, что более 80% общеобразовательных школ в Брюсселе все еще не разрешают ученицам появляться на занятиях в традиционном мусульманском головном уборе.
Пока только 2% мусульманок-школьниц Брюсселя носят традиционный головной убор. Однако в тех школах, где нет запрета, их становится гораздо больше. Появляются своего рода "школы-гетто".
В связи с такой ситуацией президент бельгийского отделения Европейской арабской лиги Ахмет Азиз обещал организовать демонстрации перед школами и гимназиями Брюсселя и Антверпена, в которые не принимают девочек, одетых по-мусульмански.

Министр среднего образования Пьер Азет, которого мусульманские лидеры обвиняют в дискриминации, заявил, что главная проблема состоит не в головном уборе. Те ученицы, которые носят его, отказываются изучать целые разделы курса биологии и не ходят на занятия физкультурой, чем нарушают учебный процесс и дисциплину. "Это препятствует их интеграции в бельгийское общество", - сказал министр.